— Даже когда они прикончили Жаппара?
— Тогда тем более. Они показали, что умеют быстро и жестко защищать свои интересы, которые, кстати, совпадают с твоими.
— Что? Ты соображаешь, что говоришь? Гнать за границу ценнейшее стратегическое сырье — в моих интересах?!!
— Еще не факт, что они занимались или готовились заняться именно этим. А вот Жаппар — он как раз гнал. За что ими же и был наказан.
— И что, по-твоему, мне надо делать сейчас?
— Прекратить артачиться и возвращаться в институт. Павел задохнулся от возмущения.
— Офигел? После всего с Нюточкой?
— А что? Утрись, засунь свой праведный гнев куда подальше и возвращайся.
— По их милости отец лежит при смерти!
— Не заставляй меня напоминать тебе, что если бы ты не вел себя как самый идиотский идиот, ни с отцом твоим, ни с Нюточкой ничего бы не случилось.
Павел подскочил к Рафаловичу, схватил его за лацканы кожаного пиджака и прошипел ему в лицо:
— Не смей, слышишь!
Рафалович взметнул руки, освободился от захвата и отскочил на два шага.
— Что, Пашенька, правда глаза колет, а?
Павел закрыл глаза, сделал глубокий вдох, медленно сосчитал до десяти и выдохнул. Рафалович за это время встал так, чтобы обеденный стол оказался между ним и Павлом.
— Ты извини меня, Леня, — спокойно выговорил Павел.
— Это за что же? — спросил Рафалович недоверчиво.
— За то, что отнял у тебя время понапрасну. Я ведь чувствовал, что разговор наш закончится чем-то в этом роде, и не хотел обременять ни себя, ни тебя. Таня уговорила. Она отчего-то очень верит тебе... Так что забудь, пожалуйста, все, о чем мы тут говорили, и не поминай лихом.
— Ни фига себе, забудь! А ты снова какую-нибудь глупость выкинешь, и они тебя грохнут!
— Не грохнут. Я еще с одним умным человеком поговорю, он немного в курсе моих дел, может, другой выход присоветует.
— А какой, может быть другой выход?
— Ну, например, работа за границей. Он же Таню в этот чешский фильм пристроил. Не исключено, что и мне поможет.
— И кто же это такой всемогущий?
— Да не знаешь. Есть в Москве такой Шеров Вадим, Ахметович.
— Стой! — воскликнул Рафалович. — Повтори, как ты сказал?
— Шеров Вадим Ахметович.
— Так. — Рафалович грузно опустился на стул. — Быстро рассказывай, как и где ты с ним познакомился. И что значит, что он «немного в курсе твоих дел»? Постарайся ничего не упустить. Это очень важно.
Выслушав Павла, Рафалович положил локти на стол и прижал ладони к вискам.
— Я тебе говорил, что надо возвращаться в институт. Теперь скажу иначе: не просто возвращаться, а на коленях ползти, лоб об землю расшибить, чтобы назад приняли.
— Это еще почему?
— Потому что это шеровская комбинация, и очень масштабная. А те, кто встает ему поперек дороги, долго не живут.
— Готов рискнуть.
— Да пойми ты, идиот! Он же убьет тебя!
— Ты будешь смеяться, но есть вещи пострашнее смерти.
Рафалович замотал головой и застонал:
— Господи, ну какой урод!.. В последний раз спрашиваю: однозначно нет?
— Однозначно. И давай прекратим...
— Нет, погоди... Сходи-ка лучше завари кофейку. И если коньячок найдется...
— А ты?
— Я буду думать. Долго и скучно.
Через несколько минут Павел принес кофе в турке, початую бутылку «Праздничного» и хрустальную стопочку. Рафалович что-то чертил пальцами на бахромчатой скатерти и бормотал под нос. Он поднял голову и, начисто проигнорировав стопочку, плеснул коньяк прямо в кружку с остатками прошлой порции кофе. Залпом выпил, крякнул и сказал:
— Есть у меня дорожка. Экстренный путь отхода. Для себя готовил, но тебе, видать, нужнее... Но имей в виду, обратной дороги уже не будет. Тебе придется бросить все — дом, семью, собственное имя.
— Таню, Нюточку? — с тоской в голосе спросил Павел.
— Все... Возможно, потом, через пару-тройку лет, когда про тебя все забудут, вы сможете воссоединиться... где-нибудь подальше отсюда.
— В бега податься? Как злостный алиментщик?
— Тогда возвращайся к Шерову под крылышко. Других вариантов нет.
— Есть. Обратиться в органы. Есть же прокуратура, милиция...
— Тогда уж лучше прямо к Шерову обратись. Время сэкономишь, а результат будет тот же.
— Что ты мелешь? По-твоему, им куплены все?
— Не обязательно куплены и не обязательно им. Но это ничего не меняет.
— Но ведь есть же честные, порядочные...
— Согласен. Могу назвать несколько фамилий. Но даже над самым честным чиновником стоит начальство... Справедливость, милый мой, торжествует только в романах. Или на небесах.
— Я не представляю себе, как жить без Тани...
— А ты с ней посоветуйся. Убежден, она скажет тебе то же самое, что и я. В отличие от тебя она жизнь правильно понимает.
— Договорились. Я потолкую с ней и позвоню тебе.
— А вот звонить мне не надо. Я сам позвоню. Два раза. Первого звонка жди завтра в десять утра. Трубку возьмешь сам. Если решите действовать по моему сценарию, скажешь «Алло». Если надумаете что-то другое и даете отбой, скажешь «Я слушаю». Я тут же отключаюсь.
— Ну, а если позвонит кто-то другой? — ошарашенно спросил Павел.
— Господи, ну поговоришь!.. Слушай дальше. Если работаем мой вариант, дней через пять-семь будет второй звонок. Запоминай хорошенько. Я скажу: «Это такой-то цех? Ларионова!» Отвечаешь произвольно, в том смысле, что не туда попали. Это тебе сигнал. Номер цеха — это час, когда тебе в тот же день явиться по указанному адресу. Например, восемнадцатый — значит, в восемнадцать ноль-ноль и так далее...
— Прямо шпионские страсти! Зачем все это?
— Я, конечно, не уверен, что люди Шерова прослушивают твой телефон и ведут слежку, но и в обратном поручиться не могу.