— Случалось, — подтвердил он. — Это ты к чему? Боишься, как бы мне тут напоследок чайник не начистили?..
— Погоди, не перебивай, я и сама-то не знаю, как точно передать. Понимаешь, там, в горах, меня не оставляло чувство, будто я снова попала на съемочную площадку. Только декорации и реквизит из одного фильма, реплики из другого, а типажи — из третьего.
— Что-то я не понял...
— Ну, про декорации понятно. Горы, палатки, спальники, рюкзаки, молотки. Природа. Тяжелая физическая работа — она ведь только для тебя и, может, для твоих аспирантов, немножечко умственная тоже, а для других... В таких обстоятельствах человек помимо воли становится грубее, что ли. Во всяком случае, не очень следит за хорошими манерами. А твои прямо из кожи вон лезут — все по имени-отчеству, да «пожалуйста», да «будьте любезны».
Павел усмехнулся.
— Так это они перед Лимонтьевым выделывались. Начальство как-никак.
— Фомича твоего я еще понимаю, — продолжила Таня, — он из тех, кто любому начальству попу лижет, на том и поднялся, наверное...
Павел вспомнил характеристику, данную Фомичу Лимотьевым, и вставил:
— Это он образ такой создает. В интересах дела. А так — золотой мужик.
— Может быть. А вот остальных я совсем не пойму. По рожам ведь видно, что в обычной жизни они совсем другие. Заметил, каким поставленным движением этот Рыбин банки с пивом открывал? Будто всю жизнь только баночным «Коффом» отпаивался, а его ведь в наших магазинах не больно-то продают. А Кира? Когда я консервированную спаржу вынула, даже не спросила, что это такое. И джинсы у нее настоящий «супер-райфл», а не польский, как у меня...
— Что ж ты хочешь — как-никак столичные ребята.
— Не просто столичные... Помнишь, мы мои чеки зимой отоваривали? Примерно такие ребята там и околачивались, купить-продать предлагали.
— Ну ты, мать, даешь! Тебе бы романы Юлиана Семенова писать! — весело отреагировал Павел. Но на сердце неприятно защемило.
— Просто я очень тревожусь за тебя, вот и напридумывала всякой чепухи, — виноватым голосом сказала Таня. — Ты только не сердись на меня, ладно?
— Ладно, — сказал Павел, прижал к себе и поцеловал. — А ты не бери в голову. Мне вообще-то плевать, чем они там занимаются в свободное от экспедиции время. А здесь к ним никаких претензий нет.
До самого прощания в аэропорту Таня уговаривала его не принимать ее болтовню всерьез. Но уж как-то слишком настойчиво уговаривала — видно, его хотела успокоить, а убедить себя в несообразности своих подозрений так и не сумела. В результате и Павла не убедила. Он всю ночь проворочался с боку на бок и в семь утра выписался из гостиницы невыспавшийся и помятый.
В противоположность ему приехавший отвезти его на летное поле капитан Мандрыка был свеж и бодр, всю дорогу потчевал его всякими армейскими прибаутками, лихо промчался на своем «уазике» через КПП и вырулил прямо на поле.
— Пойду машину готовить, груз принимать и всякое такое. Часа на полтора. Завтракал, Митрич?
— Не успел, — признался Павел.
— Вот и я гляжу, что ты не свой какой-то. Вон там барак кирпичный видишь? Дуй туда, там столовка офицерская, приличная вполне, подхарчись маненько.
В столовой было чисто, пусто — только за угловым столиком сидел какой-то толстый человек в камуфляже, в окне гудел кондиционер. Павел прошел через зал к стойке.
— Кушать что будем? — спросила внезапно появившаяся перед ним буфетчица с обвисшими щеками.
Павел взял сметаны, сосисок с горошком, яйцо, лепешку и стакан чаю и понес к ближайшему столику.
— Эй, прапор, ты чего по гражданке вырядился? — услышал он хриплый голос.
Павел удивленно огляделся — в зале не было никого, кроме него и сидящего у входа офицера.
— Тебе, тебе Говорю, — сказал офицер, поймав его взгляд. Павел, держа в руках поднос, подошел поближе. — Обознался, блин! Оченно ты на нашего Петрова похож... Ну, чего глаза разул?
— Капитан Серега? — не веря своим глазам, выдохнул Павел.
Связь с этим человеком, спасшим Павлу жизнь, прервалась шесть лет назад. После того памятного лета они обменялись парой писем, в отпуск Серега так в Питер и не приехал, хотя обещал, и память о нем постепенно стерлась. Теперь же Павел узнал его мгновенно, но чем больше смотрел, тем меньше сходства с бравым усачом-капитаном находил в этом обрюзгшем, краснорожем, мутноглазом хрипуне.
— Какой капитан, подполковник, мать твою!.. Стой! Поближе подойди! Чернов, что ли? Ну прям картина Репина «Не ждали». Это надо спрыснуть. Тинка, еще стакан сюда!
— Я, Серега, не буду. Мне лететь через час.
— Что значит не буду? Пей, кому говорю! Серега плеснул зубровки в поспешно принесенный буфетчицей стакан, поднял свой и залпом осушил. Павел чуть пригубил мерзкой теплой жидкости и поставил стакан на стол. Серега подозрительно посмотрел на него красными глазами.
— Лететь, говоришь? Уж не с Мандрыкой ли в Хорог намылился?
— Именно так, — подтвердил Павел, в душе радуясь тому, что Серега не настаивает, чтобы он допил зубровку.
— Стоп, стоп, стоп, — вдруг залепетал Серега. — Ну да, конечно, как это я сразу не допер? С лета камушки те самые по цепочке к духам пошли, а тут сразу и ты объявился. Естественно, кто же кроме тебя знает, где их брать?..
— Эй, по какой цепочке, к каким духам, ты чего несешь?... — начал Павел, но Серега не дал ему продолжить:
— Хорош прикидываться! — рявкнул он, стукнув кулаком по столу. Бутылка на столе подпрыгнула и стала падать. Серега молниеносным движением на лету подхватил ее, поднес ко рту, и засандалил прямо из горла. Павел смотрел на него, ничего не понимая. Серега подпер щеку рукой и уставился на Павла. Глаза его слезились. — Ты мне лучше вот что скажи, друг ситный, — умильно протянул он с характерной для пьяных людей быстрой сменой настроения. — Тебе-то чего в жизни недостает? Квартира в Питере, папаша в шишках, наверно, и дачка с машиной не из последних. Все есть, а все вам мало...