Крик ворона - Страница 57

Восьмого Павел весь день мотался по островам, чередуя бег с быстрым шагом, и домой явился без задних ног. Девятого как ни в чем не бывало вышел на работу, где с легким злорадством выслушал стенания коллег, страдающих от лютого абстинентного синдрома. В последующие дни он все чаще выбирался в курилку включался в общие разговоры и постоянно ловил себя на том, что сводит беседу к одной теме: о тех, кто ушел из науки и подался в таксисты, в официанты, в шабашники... А что? Ну, не в официанты, конечно, а в какую-нибудь бойкую разъездную бригаду коровники строить... Или в длинную изыскательскую экспедицию куда-нибудь на север, на восток, к черту, к дьяволу...

Отец исправно ходил по магазинам, кухарил, выгуливал Беломора, наводил чистоту, , стирал белье в машине — но едва ли обменивался с сыном и даже горячо любимой внучкой хотя бы десятком слов за день. Вечером они находили на плите или в холодильнике готовый «обедо-ужин» (это название возникло само собой еще до Тани — а что, для обеда поздно, для ужина рано) и щелку света под дверью кабинета Дмитрия Дормидонтовича. Он безвылазно проводил там вечера, что-то читал и записывал в толстую тетрадь. Как-то раз, когда отец, надев парадный костюм с орденскими планками, отправился на какое-то партийное мероприятие, куда его по старой памяти изредка приглашали, Павел зашел к нему в кабинет за линейкой, срочно понадобившейся Нюточке. Он посмотрел на стол, но линейки там не было. Зато Павел увидел там тетрадь и раскрытую книгу.. В тетрадь он лезть посовестился, а в книгу заглянул. «Материализм и эмпириокритицизм», капитальный труд великого вождя, до тошноты надоевший еще в студенческие годы. На полях — заметки рукой отца. «Неплохо как партийная директива, но как мировоззрение — бред!.. Глупо переть против науки, да и не надо... Ну и пусть Бог — разве он мешает нам, коммунистам? Атеизм классиков — исторический казус, дань времени...» Ого, неслабо для секретаря обкома, даже бывшего! А в сущности это здорово, молодец старик — нашел, чем мозги занять капитально, не дает ржаветь мыслительному аппарату.

Осень сменилась зимой, неровной, со скачками давления и частыми перепадами от колючих морозов до слякотной оттепели. Отец стал неважно себя чувствовать и из дома почти не выходил. Павел сменил пробежки на интенсивную сорокаминутную зарядку. Между Таниными звонками и редкими открытками настроение падало до нуля, хотелось послать все к черту. И когда Нюточка однажды проснулась с красным горлом и совсем сопливая, Павел беззастенчиво воспользовался ситуацией, вызвал врача из детской поликлиники и потребовал оформить себе больничный по уходу за ребенком. Получив бюллетень, он смазал Нюточке горло люголем, закапал в нос всегда имеющийся в доме галазолин. Немножко повякав для порядка, она преспокойно ускакала в гостиную смотреть телевизор, а Павел снял с полки «Игру в бисер», залег на диван и незаметно задремал под хитроумный текст Гессе.

Разбудил его телефонный звонок и чуточку охрипший Нюточкин голос:

— Папа, тебя!

— Мама?

— Нет, какой-то дядя.

Из института? Быстро хватились, гады. Ну ничего, у него документ имеется. Павел лениво поднялся с дивана и гадливо взял трубку.

— Чернов слушает.

— Здравствуйте, Павел Дмитриевич. Хорошо, что застал вас дома. Узнали?

— Вадим Ахметович?

— Он самый. Проездом из Братиславы. У меня для вас письмо и посылочка от Тани.

— Где вы? Как она?

— Я в «Астории». Она прекрасно. Работает увлеченно. Иржи ею доволен. Впрочем, она, наверное, сама обо всем написала.

— Я... я хотел бы вас видеть.

— Это просто. Сейчас мне надо отлучиться, но часикам к пяти рассчитываю вернуться. Скажем, в половине шестого? Я буду ждать вас в холле.

— Я приду.

— Да, Павел Дмитриевич, вот еще что: вы помните самый первый наш разговор в Коктебеле?

— Да.

— А помните, я обещал, что мы непременно к этому разговору вернемся?

— Да. — Голос у Павла дрогнул.

— Так вот. Тут в соседнем номере остановился мой добрый знакомый, доктор как раз ваших наук, тоже из Москвы. Я говорил ему о вас, он заинтересовался и хотел бы побеседовать с вами. Вы не против совместить две встречи?

— Нет.

— Отлично. Так я жду вас.

— Спасибо...

Шеров повесил трубку. Павел еще немного постоял, подышал в трубку и пошел курить на кухню.

В двадцать пять минут шестого Павел стоял у внушительного подъезда «Астории» и нервно курил, притопывая ногами от холода. Конечно, можно было бы войти в теплый вестибюль, но Павлу не хотелось появиться там даже на минуту раньше назначенного и тем самым показать свое нетерпение. Когда минутная стрелка на его часах встала прямо напротив цифры шесть, он бросил окурок, расправил плечи и толкнул дверь. Шерова он заметил сразу — тот непринужденно сидел в кресле за киоском и листал журнал. Павел взял курс на это кресло. Шеров оторвал взгляд от страницы, встал и двинулся навстречу Павлу.

— Вадим Ахметович! — сказал Павел, крепко пожимая протянутую руку.

Шеров был одет в добротную темно-серую «тройку», от него ненавязчиво пахло лимонным «Олд Спайсом».

— Вот что, Павел Дмитриевич, — Шеров взял Павла под локоть и повел его через вестибюль. — Не знаю, как вы, а я чертовски устал и проголодался. Давайте-ка зайдем перекусим. Пальтишко можно оставить вон там.

— Вы, Вадим Ахметович, говорили про одного человека. ..

— А-а, так он ждет нас за столиком, — сказал Шеров, толкая створку, высокой лакированной двери с резными стеклами. — Во-он за тем.

И деловито двинулся между столами. Павел последовал за ним, но медленнее, невольно задержав взгляд на роскошном интерьере ресторана, в котором он оказался впервые. Шеров обернулся и остановился, поджидая Павла.