С помощником было несколько сложнее. Роль ему отводилась ответственная, и от правильного выбора зависел исход всей операции. Невольно помог Илларион, шеровский шофер, пришедший к патрону просить за дальнего родственника. Сергей Павлович Залепухин, двадцати одного года, служил в десантном подразделении в составе того, что официально стыдливо именовалось «ограниченным контингентом», а проще говоря, был отправлен Родиной на убой в далекий Афганистан. Демобилизовавшись в декабре физически невредимым, но с насмерть раненной душой, парень в нормальную жизнь не вписался, зато вписался в бандитскую команду, промышлявшую вышибанием дани с двух замоскворецких рынков и со станции техобслуживания. Недавно всю команду повязали менты, причем повязали шумно, со стрельбой и мордобоем.
Сереге грозила серьезная статья, но шеровские адвокаты уладили дело в полдня, и свободный, но временно безработный бывший десантник приплелся по велению своего родственника к благодетелю на поклон. Немного побеседовав с парнем, Шеров почувствовал в нем перспективный материал и немедленно созвонился с Таней. Та тут же примчалась с Кутузовского на улицу Дмитрия Ульянова, моментально очаровала прибалдевшего десантника, втянула в разговор, внимательно слушала, приглядывалась, составляла впечатление.
К вечеру Серега, еще сам того не зная, был в деле.
Общение продолжилось на другой день уже на Кутузовской, в шикарной Таниной квартире, где Сергей Павлович и поселился до самого завершения подготовительной фазы. В качестве постельного партнера этот медвежливый парнишка был ей малоинтересен, а от возможных поползновений с его стороны она прикрылась легким намеком на особые свои отношения с Вадимом Ахметовичем. Впрочем, в этом едва ли была необходимость: она чувствовала, что ее персона настолько прибила мальчика, что сами мысли о плотской близости с нею были для него сродни святотатству. Неделю Таня исподволь вводила Серегу в курс предстоящей операции, внимательно выслушивала его соображения — пройдя такую школу, в некоторЫх вещах он разбирался намного лучше, чем она. Только пользоваться его фамилией было рискованно. Она предложила сделать оперативным псевдонимом его отчество. Серега Павлов — это как раз что надо.
Куда сложнее было с собственной легендой. И Мурина, и ее достославный дядюшка, и Секретаренко, и все, кому сколь угодно случайно доведется попасть в круг, должны были поверить в нее безоговорочно. А для этого прежде всего должна была поверить она сама... Слишком высоки ставки, слишком велики риск и ответственность. Это вам не шлюх гостиничных морочить. Здесь на одном вдохновении не проскочишь. И торопливость неуместна — без железной, пуленепробиваемой легенды начинать операцию было самоубийственно. От напряжения Таня даже с лица спадать начала.
Выход подсказал Серега. На третий вечер они позволили себе немного расслабиться, пропустили по рюмочке, и он ударился в рассказы про Афганистан. Таня слушала, молча, но поначалу невнимательно. Потом резануло какое-то оброненное Серегой слово, заставило встрепенуться...
— Ну-ка, ну-ка, еще раз про командировку к «тиграм». Подробнее.
Довелось Сереге по осени две недельки повоевать бок о бок с так называемыми «горными тиграми» — элитной диверсионной группой, специально натасканной на боевые действия в горной местности. Серега с упоением рассказывал о ночных марш-бросках, головокружительных переправах через коварные горные реки, о стремительной и безмолвной атаке на тайный лагерь противника, после которой в ущелье осталось сорок душманских трупов, а «тигры» потеряли только одного человека, причем бойцы умудрились по крутым горам затемно дотащить тело товарища до своей базы, расположенной в тридцати километрах. Особенно потрясла Серегу «тигрица» — женщина-прапорщик, тетка молчаливая и резкая, огромная, как медведь, и стремительная, как кобра в броске. С работой справлялась не хуже мужиков, не знала жалости ни к себе, ни, конечно же, к врагу. «Духи» слагали о ней легенды, боялись хуже огня, объявили за ее голову крупную награду в долларах. Только хрен им! Когда закончилась Серегина командировка, тетка была жива-здорова, дернула с ним на прощанье добрый косяк отборной бханги... А как теперь — неизвестно.
Таня слушала Серегин рассказ и мысленно примеряла этот колоритный типаж на себя, подгоняя под свои внешние данные, повадку, прикидывая психологическую фактуру. Резким, почти слышимым щелчком все встало на свои места. И родилась Лада Чарусова. Дитя о двух матерях.
Потом, конечно, шла кропотливая доводка, шлифовка. Над образом работали оба, заражая друг друга энтузиазмом. В погожий денек отвалили на ее бывшую дачу, ныне шеровскую, и вдали от посторонних устроили там суточную ролевую игру на местности. Местность, правда, была не совсем та, но другой в наличии не имелось. Вечером, вконец измочаленные, сообразили, что жрать-то нечего. Кинули на морского, кому бежать в магазин, выпало Тане. Она возвратилась, волоча тяжелые сумки, на пороге смерила соответствующим взглядом бросившегося открывать Серегу. Он вдруг замер, а потом сполз по косяку на пол и восторженно заорал:
— Ye-es! Oh, yes!!!
— Чего разорался? — мрачно поинтересовалась Таня.
— Понимаешь, она... Она именно так смотрела, когда ребята с работы приходили и кто-то не по делу выступал. До сих пор жуть берет, как вспомню... Здравия желаю, товарищ прапорщик!
— Вольно, сержант...
Были, конечно, и организационные вопросы, но решались они, как правило, без их участия. Своевременно были подготовлены нужные ксивы, подобрана подходящая по всем параметрам однокомнатная квартира, хозяйка которой, глухонемая жена глухонемого же бандюгана, отбывающего заслуженный срок, радостно отъехала в щедро оплаченный отпуск на юга. Даниил Евсеевич Панов был неожиданно отправлен в длительную зарубежную командировку, которой давно и безуспешно добивался. Через подставных лиц у полоумного пенсионера был снят дачный домик на самом краю полу дохлой деревеньки под Тосно. В сарае у дома стояла перекрашенная «бригантина» — «москвичек» с областными номерами, над которым ночку потрудились умельцы из одной автомастерской. Операция готовилась с размахом, средств не жалели. Окупится сторицей.